Законодательная база Российской Федерации

ПОСТАНОВЛЕНИЕ Европейского суда по правам человека (Вынесено Большой Палатой) от 10.03.2009 "БЫКОВ (BYKOV) ПРОТИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (ЖАЛОБА N 4378/02)"

Я согласен с выводом большинства о том, что в настоящем деле требования статьи 6 Конвенции нарушены не были.

Однако, на мой взгляд, недостаточно ограничиться указанием, как поступило большинство, на то, что разбирательство в целом не противоречило требованиям справедливого судебного разбирательства.

Я нахожу достойным сожаления, что Большая Палата не использовала возможность разъяснить раз и навсегда вопрос, длительное время вызывавший разногласия в Европейском Суде: подрывает ли использование в уголовном процессе доказательства, полученного в нарушение статьи 8 Конвенции, справедливость судебного разбирательства, гарантированную статьей 6 Конвенции.

1. Прецедентная практика Европейского Суда по данному вопросу восходит к Постановлению по делу "Шенк против Швейцарии" (Schenk v. Switzerland) (от 12 июля 1988 г., Series A, N 140).

Придя к выводу большинством голосов, что использование оспариваемой записи в качестве доказательства не лишало заявителя справедливого судебного разбирательства, Европейский Суд в основном исходил из того, что права защиты не были ущемлены.

Этот вывод определил развитие нашей прецедентной практики; даже если способ получения доказательства нарушил статью 8 Конвенции, статья 6 Конвенции признается ненарушенной, если разбирательство в целом было справедливым и особенно - если права защиты соблюдались.

Кроме того, в принципе не имеет решающего значения само по себе, было ли доказательство единственным или дополнительным основанием для осуждения (см. Постановление Европейского Суда по делу "Хан против Соединенного Королевства" (Khan v. United Kingdom), жалоба N 35394/97, § 26, ECHR 2000-V).

Аналогичным образом, не существенно, вытекало ли нарушение статьи 8 Конвенции из несоблюдения "национального законодательства" или Конвенции.

Позднее Европейский Суд применил эти принципы в Постановлении по делу "Геглас против Чехии" (Heglas v. Czech Republic) (от 1 марта 2007 г., жалоба N 5935/02).

2. Прецедентная практика по данному вопросу была в последний раз уточнена в Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Яллох против Германии" (Jalloh v. Germany) (жалоба N 54810/00, ECHR 2006-IX).

В этом Постановлении Европейский Суд указал, что использование в уголовном процессе доказательства, полученного с помощью пытки, вызывает серьезные вопросы относительно справедливости такого разбирательства, даже если принятие этого доказательства не имело решающего значения при осуждении подозреваемого.

Соответственно, использование доказательства, полученного с помощью пытки, всегда нарушает статью 6 Конвенции, независимо от того, было ли это доказательство решающим фактором при осуждении.

Однако Европейский Суд никогда не высказывал мнения по вопросу о доказательствах, полученных путем бесчеловечного или унижающего достоинство обращения.

При определенных обстоятельствах, например, если заявитель содержится под стражей, ненадлежащее принуждение со стороны властей к признанию противоречит праву не свидетельствовать против себя и праву хранить молчание (см. Постановление Европейского Суда по делу "Аллан против Соединенного Королевства" (Allan v. United Kingdom), жалоба N 48539/99, ECHR 2000-IX).

Что касается вопроса, вызывающего непосредственный интерес, - и Постановление по делу "Геглас против Чехии" является последним примером этого, - в случае если статья 8 Конвенции нарушена способом сбора доказательств, решающим фактором установления нарушения статьи 6 Конвенции или его отсутствия является справедливость разбирательства в целом и уважение прав защиты.

3. Лично я считал бы целесообразным принятие Большой Палатой нового подхода с пересмотром и разъяснением его прецедентной практики.

3.1. Прежде всего, Большой Палате следовало бы подтвердить свою позицию, изложенную в деле "Яллох против Германии" относительно доказательств, полученных путем пытки.

Само по себе использование пытки делает разбирательство несправедливым, даже если полученное таким образом доказательство не имеет решающего значения для осуждения обвиняемого; статья 15 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятая ООН, в достаточной степени подкрепляет этот довод.

Однако нам следует пойти дальше и недвусмысленно указать, что использование доказательства, полученного с помощью действия, квалифицируемого в качестве бесчеловечного или унижающего достоинство обращения, автоматически подрывает справедливость судебного разбирательства, поскольку разницу между пыткой и унижающим достоинство обращением часто трудно установить, и оттенки иногда являются незначительными; кроме того, как правило, обе ситуации - пытка и бесчеловечное или унижающее достоинство обращение - включают в себя стремление властей поставить лицо в неполноценное положение.

По моему мнению, Большой Палате следовало бы решительно указать, что любое доказательство, полученное в нарушение статьи 3 Конвенции в ходе разбирательства - путем пытки или жестокого обращения, - всегда нарушает статью 6 Конвенции, даже если такое доказательство не имело решающего значения при осуждении и даже если обвиняемый имел возможность оспаривать доказательство, полученное таким образом, что исключало бы возможность ссылаться на публичный интерес и тяжесть преступления.

Мы должны запретить поведение, посягающее на цивилизованные ценности, и исходить из того, что любая форма жестокого наказания подрывает наиболее глубинные ценности нашего общества, гарантированные статьей 3 Конвенции.

3.2. Четверо судей, представивших особое мнение к Постановлению по делу "Шенк против Швейцарии" (упоминавшемуся выше), к которому в той или иной степени присоединились судьи Л. Лукаидес (в упоминавшемся выше Постановлении Европейского Суда по делу "Хан против Соединенного Королевства") и Ф. Тюлькенс (в Постановлении Европейского Суда по делу "P.G. и J.H. против Соединенного Королевства", жалоба N 44787/98, ECHR 2001-IX), полагали, что судебное разбирательство не может рассматриваться в качестве "справедливого", если принято доказательство, полученное в нарушение основополагающего права, гарантированного Конвенцией.

Авторы особого мнения не признают, что судебное разбирательство может быть "справедливым", как того требует статья 6 Конвенции, если виновность лица в совершении любого преступления была установлена с помощью доказательства, полученного в нарушение прав человека, гарантированных Конвенцией.

Справедливость, требуемая статьей 6 Конвенции, также включает в себя требование законности; судебное разбирательство, которое осуществляется в нарушение национального законодательства или Конвенции, не может считаться "справедливым".

Исключение доказательства, полученного в нарушение, например, права на уважение личной жизни, гарантированного Конвенцией, следует рассматривать как существенное следствие этого права.

По мнению авторов особого мнения, доказательство, представляющее собой вмешательство в право на уважение личной жизни, может быть принято судом и использовано в качестве основы для осуждения за преступление только в том случае, если получение такого доказательства удовлетворяет требованиям пункта 2 статьи 8 Конвенции, включая один из аспектов настоящего дела, то есть если оно "предусмотрено законом".

Однако то, что запрещено одним положением (статья 8 Конвенции), не может допускаться в соответствии с другим (статья 6 Конвенции).

Наконец, следует учитывать реальную угрозу, на которую указал судья Л. Лукаидес в упоминавшемся выше Постановлении по делу "Хан против Соединенного Королевства" в следующих выражениях: "Если нарушение статьи 8 Конвенции может быть признано "справедливым", тогда я не вижу, как можно удержать полицию от повторения такого недопустимого поведения".

3.3. Я должен признать, что отношусь с большой симпатией к такому подходу, который имеет преимущество определенности, поскольку нарушение статьи 6 Конвенции было бы автоматическим при установлении нарушения статьи 8 Конвенции.

Тем не менее, я полагаю, что в случае принятия такого подхода возникнут серьезные вопросы относительно последствий установления нарушения статьи 6 Конвенции.

Если следовать данному подходу, в случае установления нарушения в делах, в которых осуждение обвиняемого не было основано исключительно или преимущественно на оспариваемых доказательствах, должны быть сделаны выводы относительно исполнения приговора, если указанное доказательство имело лишь вспомогательное значение при осуждении.

Кроме того, что касается исполнения приговоров, не все нарушения статьи 6 Конвенции одинаково серьезны.

Я считаю целесообразным противопоставить нарушения, вытекающие из несоблюдения материально-правовых положений, тем, которые вытекают из несоблюдения процессуальных правил.

В данном случае, что касается незаконных доказательств, я хотел бы подчеркнуть различие, на которое указывают отдельные правоведы, между запрещенными доказательствами - что имеет отношение к материальному праву - и ненадлежащими доказательствами - что относится к процессуальным правилам.

Мы должны отличать то, что направлено на самую сущность справедливого разбирательства, что потрясает чувства демократического общества и что расходится с фундаментальными ценностями, воплощенными в государстве, основанном на верховенстве права, от нарушений процессуальных правил при сборе доказательств.

Например, нарушение права свободно совещаться со своим адвокатом представляется совершенно отличным от нарушения, вытекающего из отсутствия судебного разрешения на прослушивание телефонного разговора подозреваемого, если это нарушение впоследствии устраняется.

Если запись разговора обвиняемого с его адвокатом используется в качестве основания для его осуждения, допускается более серьезное нарушение, которое требует более настойчивого вмешательства со стороны Европейского Суда, который, например, может потребовать нового судебного рассмотрения дела с исключением использования указанных доказательств и присудить соответствующую сумму за причиненный ущерб.

При иных упомянутых обстоятельствах установление нарушения было бы само по себе достаточной компенсацией.

3.4. Эти соображения подтолкнули меня к более подробному исследованию других аспектов процедуры, не предусматривающему "автоматическое" установление нарушения статьи 6 Конвенции при установлении нарушения статьи 8 Конвенции: нарушение последнего положения не влечет автоматически установление нарушения статьи 6 Конвенции, а только презюмирует такое нарушение.

Установление нарушения зависит от конкретных обстоятельств рассматриваемого дела и анализа всех ценностей, защищаемых национальным законодательством и Конвенцией, а также тех, которые являются предметом уголовного процесса.

Действительно, такой подход мог бы ослабить понятие справедливого судебного разбирательства, которое превратилось бы в концепцию изменяемой геометрии.

Однако такой подход имел бы преимущество неприменения ко всем ситуациям одной и той же мерки, поскольку, как я уже отмечал, одни нарушения статьи 8 Конвенции более серьезны, чем другие.

Я с готовностью признаю, что в таком подходе имеются риски; выбор правильных критериев для установления нарушения и их последующее применение к конкретному делу, особенно в случаях, когда непросто установить фактические обстоятельства, станут рискованной задачей.

В связи с этим возникнут ситуации, в которых презумпция может опровергаться в условиях, когда соблюдаются права защиты и настоятельный публичный интерес или иные соответствующие основания требуют осуждения заявителя.

Однако пределы будут устанавливаться всегда.

Я хотел бы вновь упомянуть о том, что посягает на сущность справедливого судебного разбирательства, затрагивает чувства демократического общества или противоречит основополагающим ценностям, воплощенным в государстве, основанном на верховенстве права. Если эти ценности умалены, презумпция будет подтверждена и нарушение статьи 6 Конвенции установлено; сопутствующий публичный интерес или вопрос об уважении прав защиты не будет иметь значения.

Прецедентная практика Верховного суда США в связи с этим ссылается на искажения, имеющие решающее значение для обстоятельств дела, которые могут вытекать из методов допроса, "столь разрушительных для цивилизованной системы правосудия", что они "должны быть отвергнуты" во имя надлежащей процедуры.

Верховный суд Канады различает "грязные приемы" (которые общество находит возмутительными) и простые "уловки", приходя к выводу: "Поведение (властей), которое возмущает общество, должно энергично пресекаться. Если полицейский притворяется тюремным священником и выслушивает признания подозреваемого, это является поведением, которое возмущает общество; такой же вывод можно сделать, если он притворяется адвокатом по назначению, выпытывая показания у подозреваемых и обвиняемых; впрыскивание пентотала подозреваемому диабетику под видом дневной дозы инсулина и использование его заявлений в качестве доказательства также возмутило бы общество; но в целом изображение сильной наркозависимости в целях разрушения канала поставки наркотиков не возмутило бы общество; также допустимо притворяться водителем грузовика в целях осуждения наркоторговца" (судья Леймер, особое мнение по делу "Обвинение против Ротмана" (R. v. Rothman), (1981) 1 SCR 640; одобрено большинством Верховного суда по делу "Обвинение против Коллинза" (R. v. Collins), (1987) 1 SCR 265, § 52, и "Обвинение против Ойкля" (R. v. Oickle), (2000) 2 SCR 3, § 66).

Тем не менее я должен признать, что все это требует в какой-то степени эмпирического подхода и, возможно, чрезмерных дискреционных полномочий; однако хотелось бы знать, как можно было бы установить твердое, ясное и определенное различие между приемлемым и неприемлемым.

В связи с этим я хотел бы вернуться к различию между материальным и процессуальным.

В целом я бы сказал, что использование любого доказательства, которое является недопустимым в соответствии с национальным законодательством государств-участников и Конвенцией, "автоматически" должно влечь нарушение права на справедливое судебное разбирательство.

Вопрос о том, соблюдались ли права защиты, сопутствующий публичный интерес и все другие обстоятельства являются несущественными: судебное разбирательство, в рамках которого полученное таким образом доказательство, положено в основу обвинительного приговора, всегда является несправедливым.

В связи с этим я привел бы в пример запись разговора обвиняемого с его адвокатом.

Сбор доказательств такими средствами должен пресекаться любой ценой, даже если данное доказательство имело чисто вспомогательный или субсидиарный характер и если новое судебное разбирательство не гарантировано.

Вместе с тем, если процессуальные правила не соблюдены в отношении доказательства, которое при обычных условиях было бы допустимым в государствах-участниках и в соответствии с международным правом, - или если национальное законодательство не предусматривает такого доказательства, или если, несмотря на то, что такое доказательство допустимо на национальном уровне, условия, регулирующие его использование, не соблюдены, - при определенных обстоятельствах, особенно если права защиты соблюдены, и публичный интерес должен перевешивать интересы частного лица, с учетом характера и тяжести преступления я склонился бы к выводу о том, что правила справедливого судебного разбирательства нарушены не были.

В настоящем деле, я полагаю, что требования статьи 6 Конвенции нарушены не были, поскольку было допущено лишь формальное нарушение ("предусмотренное законом") при получении доказательства, которое в принципе было допустимым в демократическом обществе, и, кроме того, права защиты были соблюдены.