Законодательная база Российской Федерации

---

<*> Настоящее постановление является окончательным, но в его текст могут быть внесены редакционные изменения (примечание Секретариата Европейского Суда).

Страсбург, 10 марта 2009 г.

Европейский Суд по правам человека, заседая Большой Палатой в составе:

Ж.-П. Коста, Председателя Палаты,

Х. Розакиса,

сэра Н. Братца,

П. Лоренсена,

Ф. Тюлькенс,

Й. Касадеваля,

И.К. Баррето,

Н. Ваич,

А. Ковлера,

Э. Штейнер,

Х. Гаджиева,

Л. Мийович,

Д. Шпильманна,

Д.Т. Бъоргвинссона,

Г. Николау,

М. Лазаровой-Трайковски,

Н. Цоцория, судей,

а также при участии М. О'Бойла, Заместителя Секретаря-Канцлера Суда,

заседая за закрытыми дверями 18 июня 2008 г. и 21 января 2009 г.,

вынес на последнем заседании следующее Постановление:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой N 4378/02, поданной 21 декабря 2001 г. против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) гражданином Российской Федерации Анатолием Петровичем Быковым (далее - заявитель) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

2. Интересы заявителя в Европейском Суде представляли Д. Краусс (D. Krauss), профессор права Университета им. Гумбольдта (Humboldt University), г. Берлин (Berlin), Й.-К. Пастилле (J.-C. Pastille) и Г. Падва (G. Padva), адвокаты из г. Риги (Riga) и г. Москвы, соответственно. Власти Российской Федерации были первоначально представлены бывшими Уполномоченными Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека П.А. Лаптевым и В.В. Милинчук, а впоследствии Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека Г.О. Матюшкиным.

3. Заявитель жаловался, ссылаясь на пункт 1 статьи 6 и статью 8 Конвенции, на негласную запись, осуществлявшуюся у него дома, и ее использование в качестве доказательства при рассмотрении уголовного дела, возбужденного против него. Он также утверждал, что его предварительное заключение было чрезмерно длительным и не было оправданным для целей пункта 3 статьи 5 Конвенции.

4. Жалоба была передана на рассмотрение в Первую Секцию Европейского Суда (пункт 1 правила 52 Регламента Суда). 7 сентября 2006 г. она была признана частично приемлемой для рассмотрения по существу Палатой этой Секции в составе: Христоса Розакиса, Председателя Палаты, Лукиса Лукаидеса, Франсуазы Тюлькенс, Нины Ваич, Анатолия Ковлера, Элизабет Штейнер, Ханлара Гаджиева, судей, а также при участии Серена Нильсена, Секретаря Секции Суда. 22 ноября 2007 года Палата этой Секции в составе: Христоса Розакиса, Председателя Палаты, Лукиса Лукаидеса, Нины Ваич, Анатолия Ковлера, Элизабет Штейнер, Ханлара Гаджиева, Дина Шпильманна, судей, а также при участии Серена Нильсена, Секретаря Секции Суда, уступила юрисдикцию по рассмотрению данного дела в пользу Большой Палаты; стороны не возражали против этого решения (статья 30 Конвенции и правило 72 Регламента Суда).

5. Состав Большой Палаты определен в соответствии с положениями пунктов 2 и 3 статьи 27 Конвенции и правила 24 Регламента Суда.

6. Заявитель и власти Российской Федерации представили письменные доводы по существу дела.

7. 18 июня 2008 г. во Дворце прав человека в г. Страсбурге состоялись открытые слушания по делу (пункт 3 правила 59 Регламента Суда).

В Европейский Суд явились:

(a) от властей Российской Федерации:

В. Милинчук, Уполномоченный Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека,

И. Майке,

И. Цимбалова,

А. Зазульский, консультанты;

(b) от заявителя:

Д. Краусс,

Й.-К. Пастилле, адвокаты,

Г. Падва,

И. Квятковска (J. Kvjatkovska), советники.

На слушаниях присутствовал заявитель.

Европейский Суд заслушал обращения Д. Краусса и В. Милинчук, а также ответы Й.-К. Пастилле и В. Милинчук на вопросы, заданные сторонам.

Факты

I. Обстоятельства дела

8. Заявитель родился в 1960 году и проживает в г. Красноярске.

9. С 1997 по 1999 год заявитель был председателем совета директоров Красноярского алюминиевого завода. До своего задержания в октябре 2000 года он являлся крупным акционером и должностным лицом корпорации ОАО "Красэнергомаш-Холдинг", а также учредителем ряда аффилированных организаций. Он также был депутатом Законодательного собрания Красноярского края.

A. Негласная операция

10. В сентябре 2000 года заявитель предположительно поручил В., представителю своего окружения, убить С., бывшего партнера заявителя по бизнесу. В. не исполнил поручение и 18 сентября 2000 г. сообщил о нем в Федеральную службу безопасности Российской Федерации. На следующий день В. выдал пистолет, предположительно полученный от заявителя.

11. 21 сентября 2000 г. прокурор Северо-Западного округа г. Москвы возбудил уголовное дело в отношении заявителя по подозрению в подготовке убийства.

12. 26 и 27 сентября 2000 г. органы ФСБ и внутренних дел решили провести негласную операцию для получения доказательств умысла заявителя на организацию убийства С.

13. 29 сентября 2000 г. милиция инсценировала обнаружение двух трупов в доме С. Она официально объявила через средства массовой информации о том, что в одном из убитых опознан С. Другим был его партнер по бизнесу И.

14. 3 октября 2000 г. В., действуя по указанию милиции, посетил заявителя по месту его жительства. На его теле был скрыт радиопередатчик, причем находившийся на улице сотрудник милиции прослушивал и записывал разговор. В. был принят заявителем в "гостевом доме", части владения, связанном с его личными помещениями. В соответствии с указаниями В. завязал с заявителем разговор, сообщив ему, что совершил убийство. В доказательство его совершения он передал заявителю несколько предметов, взятых у С. и И.: заверенную копию технико-экономического обоснования горнодобывающего проекта, помеченную специальным химическим веществом, двое часов, принадлежавших С. и И., и 20 000 долларов США наличными. В конце разговора В. забрал деньги по предложению заявителя. Милиция получила 16-минутную запись диалога между В. и заявителем.

15. 4 октября 2000 г. жилище заявителя было подвергнуто обыску. Были изъяты несколько часов, включая принадлежащие С. и И. Проведенный химический анализ выявил наличие на руках заявителя химического вещества, которым было помечено технико-экономическое обоснование. Заявитель был задержан.

16. 27 февраля 2001 г. заявитель подал жалобу прокурору Северо-Западного округа г. Москвы, указав, что его преследование является незаконным из-за обилия процессуальных нарушений его прав, включая несанкционированное вторжение в его жилище и применение радиопередатчика. 2 марта 2001 г. прокурор отклонил его жалобу, в частности, установив, что заявитель впустил В. в свое жилище добровольно, следовательно, вторжение не имело места. Он также пришел к выводу о том, что судебное разрешение на использование радиопередатчика не требовалось, поскольку в соответствии с Федеральным законом "Об оперативно-розыскной деятельности" оно необходимо при контроле сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, которые при данной негласной операции не использовались.

B. Предварительное заключение

17. После задержания заявителя 4 октября 2000 г. заместитель прокурора Северо-Западного округа г. Москвы 6 октября 2000 г. санкционировал его содержание под стражей, установив, что оно "соответствует закону" и необходимо с учетом тяжести обвинения и угрозы того, что заявитель может оказать давление на свидетелей. Срок содержания под стражей в дальнейшем продлевался соответствующим прокурором 17 ноября 2000 г. (до 21 декабря 2000 г.) и 15 декабря 2000 г. (до 21 марта 2001 г.). Основаниями для сохранения меры пресечения признавались тяжесть обвинения и риск того, что он окажет давление на свидетелей и воспрепятствует производству по уголовному делу. Заявитель обжаловал все эти решения в суде.

18. 26 января 2001 г. Лефортовский районный суд г. Москвы рассмотрел жалобу заявителя на продление срока содержания под стражей и признал его содержание под стражей законным. Суд сослался на тяжесть обвинения и отметил, что данная мера применена в соответствии с законом. Заявитель подал новую жалобу, которая также была отклонена Московским городским судом.

19. В связи с истечением срока содержания заявителя под стражей этот срок продлевался соответствующим прокурором вначале 15 марта 2001 г. до 4 апреля 2001 г., а затем 21 марта 2001 г. до 4 июня 2001 г. по тем же основаниям: тяжесть обвинения и риск оказания давления на свидетелей и воспрепятствование производству по уголовному делу. Заявитель обжаловал продление срока содержания под стражей в суд.

20. 11 апреля 2001 г. Лефортовский районный суд г. Москвы признал, что содержание заявителя под стражей до 4 июня 2001 г. является законным и необходимым с учетом тяжести обвинения. Заявитель подал жалобу в Московский городской суд, которая была отклонена 15 мая 2001 г. Суд кассационной инстанции счел содержание заявителя под стражей законным и необходимым "до составления обвинительного заключения или до подтверждения иммунитета заявителя".

21. 22 мая 2001 г. заместитель генерального прокурора продлил срок содержания заявителя под стражей до 4 сентября 2001 г. на тех же основаниях тяжести обвинения и риска оказания им влияния на свидетелей и воспрепятствования производству по уголовному делу.

22. 27 августа 2001 г. дело было передано в Тушинский районный суд г. Москвы. 7 сентября 2001 г. суд назначил заседание на 26 сентября 2001 г. и оставил меру пресечения без изменения, не указав причин такого решения. 3 октября 2001 г. Московский городской суд рассмотрел и отклонил жалобу заявителя, согласившись с продлением срока его содержания под стражей без изложения причин.

23. 21 декабря 2001 г. Мещанский районный суд г. Москвы назначил заседание на 4 января 2002 г. и оставил меру пресечения без изменения, не указав причин. Суд не указал длительности содержания под стражей. Он вновь проверил законность содержания заявителя под стражей 4 января 2002 г., но пришел к выводу о том, что оно по-прежнему необходимо с учетом тяжести обвинения и "обстоятельств дела". Жалоба заявителя, поданная в Московский городской суд, была отклонена 15 января 2002 г.

24. Дальнейшие ходатайства заявителя об освобождении были рассмотрены 23 января, 6 марта, 11 марта и 23 апреля 2002 г. Как и ранее, Мещанский районный суд г. Москвы отказал в его освобождении, сославшись на тяжесть обвинения и риск того, что он скроется от суда и окажет влияние на свидетелей. Заявитель был освобожден 19 июня 2002 г. после своего осуждения (см. ниже, § 45).

C. Следствие и суд

25. 3 октября 2000 г., немедленно после посещения заявителя в "гостевом доме", В. был допрошен следователями. Он изложил содержание своей беседы с заявителем и показал, что передал ему пистолет, часы и технико-экономическое обоснование. Он был допрошен также 12 октября, 9 ноября, 8 и 18 декабря 2000 г.

26. Заявитель был допрошен в качестве подозреваемого впервые 4 октября 2000 г. С октября по декабрь 2000 года он допрашивался, по меньшей мере, семь раз.

27. 10 октября 2000 г. заявитель и В. участвовали в очной ставке друг с другом. На очной ставке присутствовал адвокат заявителя. Показания, данные заявителем в связи с этим, были впоследствии кратко изложены в обвинительном заключении, соответствующая часть которого указывала:

"На очной ставке между Быковым А.П. и (В.) 10 октября 2000 г. Быков частично изменил некоторые существенные детали своих ранее данных показаний в следующем. (Он) утверждал, что был знаком с (В.) длительное время, примерно семь лет; у них были нормальные отношения; в последний раз он видел его 3 октября 2000 г., а до этого они поддерживали отношения в течение приблизительно двух лет. Он никогда не давал никаких распоряжений и указаний (В.), включая относящиеся к (С.). Когда (В.) посетил его 3 октября 2000 г., он начал его отчитывать за то, что тот пришел к нему. Когда он спросил (В.), кто поручил ему убить (С.), тот ответил, что никто, но ему хотелось доказать, что он может сделать это. Он стал успокаивать (В.), заявив, что может помочь с его отцом <*>; (он) не предлагал (В.) бежать из города (или) страны и не обещал ему финансовой поддержки. Он не давал (В.) указаний относительно того, что делать в случае ареста (В.); он спросил, что он собирается делать в случае ареста; (В.) ответил, что расскажет, как это случилось, и признается в совершении преступления, (и заявитель) одобрил это. Относительно К. Быков заявил, что это его партнер, который живет и работает в Швейцарии; он фактически признал, что разговаривал с ним по телефону в начале августа... но не давал ему указаний относительно (В.)" <**>.

---

<*> В записи разговора, распространяемой в открытых источниках, упоминается о помощи в связи с заболеванием отца В. (прим. переводчика).

<**> Из текста указанной записи разговора действительно не следует, что Быков поручал В. убить С. или что ему было известно о намерении В. совершить "убийство" (прим. переводчика).

28. 13 октября 2000 г. заявителю было предъявлено обвинение в подготовке убийства. Впоследствии ему было также предъявлено обвинение в сговоре с целью приобретения, хранения и ношения огнестрельного оружия.

29. 8 декабря 2000 г. два назначенных лингвиста-эксперта исследовали запись разговора заявителя с В. от 3 октября 2000 г. и ответили на следующие поставленные перед ними вопросы:

"1. Можно ли на основании представленного на исследование текста разговора определить характер взаимоотношений между Быковым и (В.), степень их близости, расположения друг к другу, отношения подчиненности, в чем это выражается?

2. Естественна ли речевая реакция Быкова на сообщение (В.) об "убийстве" (С.), если предположить, что Быков заказывал убийство (С.)?

3. Имеются ли речевые признаки, позволяющие расценивать слова Быкова как выражение недоверия к информации (В.)?

4. Можно ли оценить стилистику речи Быкова как однозначно направленную на свертывание темы, окончание разговора?

5. Фиксируются ли стилистические, речевые признаки страха (опасения) Быкова перед (В.)?"

30. В ответ на вышеизложенные вопросы эксперты указали:

- по первому вопросу, что заявитель и В. знали друг друга в течение длительного времени и имели довольно близкие и в целом благожелательные отношения; что В. выглядит подчиненным лицом по отношению к заявителю; что заявитель играл доминирующую роль в разговоре;

- по второму вопросу, что реакция заявителя на сообщение В. о совершении убийства была естественной, и он настойчиво расспрашивал В. о технических подробностях исполнения <*>;

---

<*> Из текста указанной записи разговора, скорее, следует, что Быков был крайне удивлен сообщением В. и настойчиво расспрашивал В. о цели, которую он преследовал убийством С.

- по третьему вопросу, что заявитель не проявлял признаков недоверия к признанию В. в убийстве;

- по четвертому вопросу, что заявитель не проявлял заметных признаков желания прекратить или избежать разговора;

- по пятому вопросу, что заявитель не проявлял никакого страха по отношению к В.; напротив, как представляется, В. опасался заявителя.

31. 11 января 2001 г. предварительное расследование было завершено, и заявителю была предоставлена возможность ознакомиться с материалами уголовного дела.

32. 27 августа 2001 г. дело было передано в Тушинский районный суд г. Москвы.

33. 22 октября 2001 г. Тушинский районный суд г. Москвы передал дело по подсудности в Мещанский районный суд г. Москвы, установив, что место покушения на убийство относилось к территориальной подсудности этого суда.

34. 16 декабря 2001 г. В. сделал письменное заявление, удостоверенное российским консульством в Республике Кипр, в котором он отказался от показаний, данных против заявителя. Он утверждал, что дал эти показания под давлением со стороны С. Два депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации, Д. и Е.С., присутствовали в консульстве при отказе от показаний. В тот же день они записали беседу с В., в которой тот разъяснил, что С. убедил его дать ложные показания против заявителя.

35. 4 февраля 2002 г. Мещанский районный суд г. Москвы начал рассмотрение уголовного дела в отношении заявителя. Заявитель не признал себя виновным. В судебном заседании он оспаривал допустимость записи разговора с В. и всех других доказательств, полученных при негласной операции. Он утверждал, что вмешательство милиции было незаконным и что он был принужден к самооговору. Кроме того, он утверждал, что запись представляла собой несанкционированное вторжение в его жилище. Он оспаривал толкование записи экспертами и утверждал, что его разговор с В. не доказывает, что он был осведомлен о сговоре с целью убийства.

36. Суд отклонил возражения заявителя по поводу негласной операции и принял в качестве законно полученного доказательства запись с ее расшифровкой, заключение лингвистической экспертизы, показания В. и доказательства, свидетельствующие, что заявитель принял от В. технико-экономическое обоснование и часы. Он отклонил довод о несанкционированном вторжении в помещение заявителя, указав, что, во-первых, заявитель не возражал против прихода В. и, во-вторых, что их встреча состоялась в "гостевом доме", предназначенном для деловых встреч, и, следовательно, она не нарушала права заявителя на уважение его личной жизни. Суд не принял в качестве доказательства протокол обыска в помещении заявителя, поскольку проводившие 4 октября 2000 г. обыск сотрудники не имели на него разрешение.

37. Следующие лица были допрошены судом в заседании:

С. дал пояснения относительно его отношений с заявителем и конфликта их интересов в алюминиевой промышленности. Он подтвердил, что участвовал в негласной операции; он также заявил, что в 2001 году В. сообщил, что ему заплатили за отказ от показаний против заявителя.

25 свидетелей отвечали на вопросы относительно деловых связей заявителя, В. и С. с алюминиевым заводом и другими предприятиями г. Красноярска; об отношениях и связях между ними; о существовании конфликта интересов между заявителем и С.; о событиях 3 октября 2000 г., а именно о прибытии В. в "гостевой дом", его разговоре с заявителем и передаче документов и часов заявителю; и об обстоятельствах, сопровождавших попытку В. отказаться от его показаний против заявителя.

Было допрошено семь экспертов: технический эксперт дал пояснения относительно записи данных, полученных через радиопередатчик; фоноэксперт разъяснил, как была выполнена расшифровка разговора заявителя с В.; два лингвиста показали, что использовали при своем исследовании как запись, так и расшифровку; психолог-эксперт ответил на вопросы относительно своих выводов (это доказательство было впоследствии исключено как полученное незаконно - см. ниже, § 43); два дополнительных эксперта поддержали заключения лингвистов и фоноэксперта.

Семь свидетелей составления документов ответили на вопросы относительно их участия в различных следственных действиях: получении пистолета, переданного В., копировании видео- и аудиозаписей, нанесении химического вещества на вещественное доказательство, "обнаружении трупов" при оперативном эксперименте и обыске дома.

Были допрошены четыре следователя: сотрудник ФСБ показал, что 18 сентября 2000 г. В. сделал в его присутствии письменное заявление о том, что заявитель приказал ему убить С. и передал пистолет; он также разъяснил, как проводился оперативный эксперимент; двое сотрудников прокуратуры и один сотрудник Министерства внутренних дел Российской Федерации также описали оперативный эксперимент и разъяснили, как были сделаны копии записи разговора с В.

38. 15 мая 2002 г., во время судебного заседания, прокурор просил огласить записи допроса пятерых свидетелей, не присутствовавших на заседании. В их числе были заявления В., сделанные на предварительном следствии.

39. Адвокат заявителя не возражал. Суд решил удовлетворить ходатайство, учитывая, что "суд принял исчерпывающие меры для обеспечения явки этих свидетелей в судебное заседание и находит, что... место нахождения В. не может быть установлено, и он не может быть вызван в суд, несмотря на то, что ФСБ России провел ряд оперативно-розыскных мероприятий, и Министерством внутренних дел Российской Федерации направлен запрос в Национальное центральное бюро Интерпола...". Эти заявления были приняты в качестве доказательств.

40. Суд также исследовал доказательства, относящиеся к попытке отказа В. от показаний против заявителя. Он установил, что во время следствия В. жаловался на давление, которое оказывается на него с целью отказа от показаний против заявителя. Он также принял к сведению, что свидетель Д., который присутствовал в консульстве при отказе В. от своих показаний, является близким другом заявителя. Другой свидетель, Е.С., прибыл в консульство позднее и не видел документа до его заверения.

41. Также отмечалось, что заявитель и В. подверглись психиатрическому обследованию во время следствия, причем было установлено, что оба могут участвовать в следствии.

42. Другие доказательства, исследованные судом, включали в себя заключения химической, баллистической, лингвистической, звуковой и технической экспертиз; протокол оперативного эксперимента; письменные показания В. от 18 сентября 2000 г.; заверенное описание пистолета, переданного В.; протокол очной ставки заявителя с В. от 20 октября 2000 г.

43. Заявитель оспаривал допустимость ряда доказательств, утверждая, что они получены незаконно. Суд исключил часть из них, в том числе экспертное заключение психолога, который исследовал запись разговора заявителя с В., и милицейский протокол обыска, проведенного 4 октября 2000 г. Возражения против аудиозаписи разговора заявителя с В. и копий записи были отклонены, и они были приняты в качестве законно полученных доказательств.

44. 19 июня 2002 г. Мещанский районный суд г. Москвы вынес приговор, признав заявителя виновным в сговоре с целью убийства и сговоре с целью приобретения, хранения и ношения огнестрельного оружия <*>. Вывод о виновности был основан на следующих доказательствах: первоначальном заявлении В. о том, что заявитель приказал ему убить С.; пистолете, который выдал В.; заявлениях, которые В. сделал в присутствии заявителя на очной ставке 10 октября 2000 г.; многочисленных свидетельских показаниях, подтверждавших конфликт интересов заявителя и С.; и вещественных доказательствах, полученных во время негласной операции, а именно часах и технико-экономическом обосновании. Хотя запись разговора заявителя с В. воспроизводилась на заседании, ее содержание не использовалось в качестве доказательства и не упоминалось в мотивировочной части приговора. Запись упоминалась в приговоре в связи с заключением лингвистических экспертов (см. выше, § 30) и несколькими документами, подтверждающими, что запись не была подделана.

---

<*> В российских источниках сообщается, что Быков признан виновным в попытке организации убийства. Возможно, термин "сговор" употребляется в тексте Постановления в связи с тем, что одновременно Быков находился под судом по обвинению в убийстве местного предпринимателя по предварительному сговору (прим. переводчика).

45. Суд приговорил заявителя к шести с половиной годам лишения свободы, но, засчитав срок предварительного содержания под стражей, признал наказание условным с пятилетним испытательным сроком.

46. Заявитель обжаловал приговор, в частности, оспорив допустимость доказательств, полученных во время негласной операции, и толкование судом вещественных доказательств и свидетельских показаний.

47. 1 октября 2002 г. Московский городской суд оставил вынесенный заявителю приговор без изменения и отклонил его жалобу, включая доводы, относящиеся к допустимости доказательств.

48. 22 июня 2004 г. Верховный Суд Российской Федерации рассмотрел дело заявителя в порядке надзора. Он изменил приговор от 19 июня 2002 г. и определение суда кассационной инстанции от 1 октября 2002 г., уточнив правовую квалификацию одного из преступлений, совершенных заявителем. Он признал заявителя виновным в "подстрекательстве к совершению преступления, включающего убийство", а не в "сговоре с целью убийства" <*>. В остальной части приговор, включая срок наказания, был оставлен без изменения.

---

<*> В российских источниках сообщается, что Верховный Суд Российской Федерации изменил формулировку на "подстрекательство к совершению преступления" (прим. переводчика).

II. Применимое национальное законодательство

A. Предварительное содержание под стражей

49. До 1 июля 2002 г. уголовный процесс регулировался Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР.

50. Меры пресечения включали в себя подписку о невыезде, личное поручительство, залог и заключение под стражу (статья 89). Решение о заключении под стражу могло быть принято прокурором или судом (статьи 11, 89 и 96).

1. Основания для заключения под стражу

51. При разрешении вопроса о заключении обвиняемого под стражу компетентный орган обязан был установить, имеются ли достаточные основания полагать, что обвиняемый скроется от дознания, предварительного следствия или суда, или воспрепятствует установлению истины по уголовному делу, или будет заниматься преступной деятельностью <*> (статья 89). При разрешении вопроса о необходимости применения меры пресечения он также должен был учитывать тяжесть предъявленного обвинения, личность подозреваемого или обвиняемого, род его занятий, возраст, состояние здоровья, семейное положение и другие обстоятельства (статья 91).

---

<*> А также для обеспечения исполнения приговора (прим. переводчика).

52. До 14 марта 2001 г. заключение под стражу применялось по делам о преступлениях, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы сроком свыше одного года, или "при исключительных обстоятельствах" <*> дела (статья 96). 14 марта 2001 г. в Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР были внесены изменения, допускавшие заключение обвиняемых под стражу по делам о преступлениях, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше двух лет, или если они нарушили ранее избранную им меру пресечения или не имеют постоянного места жительства в России, или если их личность не может быть установлена. Поправками от 14 марта 2001 г. было также отменено положение, допускавшее содержание обвиняемых под стражей исключительно на основании общественной опасности совершенного преступления.

---

<*> Буквально: "...в исключительных случаях эта мера пресечения может быть применена по делам о преступлениях, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы и на срок не свыше одного года" (прим. переводчика).

2. Сроки содержания под стражей

53. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР различал два вида содержания под стражей: во-первых, "за следствием" <*>, то есть в период, когда компетентный орган - орган внутренних дел или прокуратура - расследует дело, и во-вторых, "за судом" (или в период судебного разбирательства), на стадии рассмотрения дела судом. Хотя на практике между ними не было разницы (заключенный содержался в одном и том же изоляторе), исчисление сроков было различным.

---

<*> Понятия содержания под стражей "за следствием" или "за судом" широко используются в быту правоохранительных органов, по крайней мере, начала советского периода. Однако в процессуальном законодательстве эти выражения не применяются (прим. переводчика).

54. С момента направления прокурором дела в суд обвиняемый считался содержащимся под стражей "за судом" (или "в период судебного разбирательства").

55. До 14 марта 2001 г. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР не предусматривал каких-либо сроков содержания под стражей "в период судебного разбирательства". 14 марта 2001 г. была введена новая статья 239-1, устанавливавшая, что содержание под стражей "в период судебного разбирательства" <*> не может, как правило, превышать шести месяцев с даты поступления дела в суд. Однако при наличии данных о том, что освобождение подсудимого из-под стражи существенно затруднит всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела, суд по собственной инициативе либо ходатайству прокурора вправе продлить срок содержания подсудимого под стражей не более чем на три месяца. Эти положения не применяются к лицам, обвиняемым в совершении особо тяжких преступлений.

---

<*> Буквально: "...срок содержания под стражей лица, дело которого находится в производстве суда" (прим. переводчика).

B. Оперативные эксперименты

56. Федеральный закон "Об оперативно-розыскной деятельности" от 12 августа 1995 г. (N 144-ФЗ) в части, применимой к настоящему делу, устанавливает следующее:

Статья 6. Оперативно-розыскные мероприятия

"При осуществлении оперативно-розыскной деятельности проводятся следующие оперативно-розыскные мероприятия:

/.../ 9. Контроль почтовых отправлений, телеграфных и иных сообщений.

10. Прослушивание телефонных переговоров.

11. Снятие информации с технических каналов связи. /.../

14. Оперативный эксперимент. /.../

Оперативно-розыскные мероприятия, связанные с контролем почтовых отправлений, телеграфных и иных сообщений, прослушиванием телефонных переговоров с подключением к станционной аппаратуре предприятий, учреждений и организаций независимо от форм собственности, физических и юридических лиц, предоставляющих услуги и средства связи, со снятием информации с технических каналов связи, проводятся с использованием оперативно-технических сил и средств органов федеральной службы безопасности, органов внутренних дел в порядке, определяемом межведомственными нормативными актами или соглашениями между органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность. /.../".

Статья 8. Условия проведения оперативно-розыскных мероприятий

"Проведение оперативно-розыскных мероприятий, которые ограничивают конституционные права человека и гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, а также право на неприкосновенность жилища, допускается на основании судебного решения и при наличии информации:

1. О признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного противоправного деяния, по которому производство предварительного следствия обязательно.

2. О лицах, подготавливающих, совершающих или совершивших противоправное деяние, по которому производство предварительного следствия обязательно. /.../

Проведение оперативного эксперимента допускается только в целях выявления, предупреждения, пресечения и раскрытия тяжкого преступления, а также в целях выявления и установления лиц, их подготавливающих, совершающих или совершивших./.../".

Статья 9. Основания и порядок судебного рассмотрения материалов об ограничении конституционных прав граждан при проведении оперативно-розыскных мероприятий

"Рассмотрение материалов об ограничении конституционных прав граждан на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, на неприкосновенность жилища при проведении оперативно-розыскных мероприятий осуществляется судом, как правило, по месту проведения таких мероприятий или по месту нахождения органа, ходатайствующего об их проведении. Указанные материалы рассматриваются уполномоченным на то судьей единолично и незамедлительно. Судья не вправе отказать в рассмотрении таких материалов в случае их представления. /.../

По результатам рассмотрения указанных материалов судья разрешает проведение соответствующего оперативно-розыскного мероприятия, которое ограничивает конституционные права граждан, указанные в части первой настоящей статьи, либо отказывает в его проведении, о чем выносит мотивированное постановление. /.../".

Статья 11. Использование результатов оперативно-розыскной деятельности

"Результаты оперативно-розыскной деятельности могут быть использованы для подготовки и осуществления следственных и судебных действий... а также использоваться в доказывании по уголовным делам в соответствии с положениями уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации, регламентирующими собирание, проверку и оценку доказательств".

C. Доказательства в уголовном процессе

57. Статья 69 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР устанавливала:

"/.../ Доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения...".

Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации 2001 года, заменивший Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР с 1 июля 2002 г., в соответствующих частях устанавливает следующее:

Статья 75. Недопустимые доказательства

"1. Доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из (обстоятельств, доказывание которого требуется в разбирательстве уголовного дела). /.../".

Статья 235. Ходатайство об исключении доказательства

"/.../ 5. Если суд принял решение об исключении доказательства, то данное доказательство теряет юридическую силу и не может быть положено в основу приговора или иного судебного решения, а также исследоваться и использоваться в ходе судебного разбирательства. /.../".

Право

I. Предполагаемое нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции

58. Заявитель жаловался на то, что его предварительное содержание под стражей было слишком длительным в отсутствие данных об относимых и достаточных основаниях. Он ссылался на пункт 3 статьи 5 Конвенции, который гласит:

"Каждый задержанный или заключенный под стражу в соответствии с подпунктом "c" пункта 1 настоящей статьи... имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда. Освобождение может быть обусловлено предоставлением гарантий явки в суд".

59. Власти Российской Федерации утверждали, что содержание заявителя под стражей не было чрезмерно длительным, а расследование дела потребовало много времени из-за его сложности и объема. Они также указывали, что с учетом особенностей его личности существовал очевидный риск того, что заявитель может скрыться от правосудия, оказать воздействие на свидетелей и воспрепятствовать производству по уголовному делу, что оправдывало его длительное содержание под стражей.

60. Заявитель поддержал свою жалобу, утверждая, что решения о его заключении под стражу и последующем продлении срока содержания под стражей не были мотивированы и не подкреплены фактическими основаниями.

61. Согласно сложившейся прецедентной практике Европейского Суда существует презумпция в пользу освобождения. Как указывалось в Постановлении Европейского Суда по делу "Ноймайстер против Австрии" (Neumeister v. Austria) (от 27 июня 1968 г., Series A, N 8, § 4), вторая часть пункта 3 статьи 5 Конвенции не дает судебным органам возможности выбора между доставкой обвиняемого к судье в течение разумного срока или его освобождением до суда. До признания его виновным обвиняемый должен считаться невиновным, и цель рассматриваемого положения заключается в том, чтобы обеспечивать его временное освобождение, как только его содержание под стражей перестает быть разумным.

62. Таким образом, длительное содержание под стражей может быть оправданным в конкретном деле только при наличии реального требования публичного интереса, которое, с надлежащим учетом принципа презумпции невиновности, перевешивает правило уважения личной свободы, предусмотренное в статье 5 Конвенции (см., в частности, Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Кудла против Польши" (Kudla v. Poland), жалоба N 30210/96, § 110 и последующие, ECHR 2000-XI).

63. В первую очередь национальные судебные органы должны обеспечить, чтобы в конкретном деле предварительное заключение обвиняемого не превышало разумного срока. В этих целях они с надлежащим учетом презумпции невиновности должны исследовать все факты, свидетельствующие в пользу или против существования вышеупомянутого требования публичного интереса, оправдывающего отход от правила статьи 5 Конвенции, и должны указать их в своих решениях по заявлениям об освобождении. Прежде всего на основании мотивов, приведенных в этих решениях, и реальных фактов, указанных заявителем в своих жалобах, Европейский Суд призван установить наличие или отсутствие нарушения пункта 3 статьи 5 Конвенции (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Вейншталь против Польши" (Weinsztal v. Poland) от 30 мая 2006 г., жалоба N 43748/98, § 50; и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "МакКей против Соединенного Королевства" (McKay v. United Kingdom), жалоба N 543/03, § 43, ECHR 2006-X).

64. Наличие обоснованного подозрения в том, что задержанный совершил преступление, является определяющим условием законности содержания под стражей, однако по прошествии времени оно перестает быть достаточным, и Европейский Суд должен в этом случае установить, оправдывают ли продолжение лишения свободы другие основания, приведенные судебными органами. Если такие основания являются "относимыми" и "достаточными", Европейский Суд должен убедиться также, что национальные власти проявили "особую тщательность" в проведении разбирательства (см., в частности, Постановление Европейского Суда по делу "Летеллье против Франции" (Letellier v. France) от 26 июня 1991 г., § 35, Series A, N 207; и Постановление Европейского Суда по делу "Ягчи и Саргин против Турции" (Yagci and Sargin v. Turkey) от 8 июня 1995 г., § 50, Series A, N 319-A). В связи с этим Европейский Суд отмечает, что бремя доказывания по таким вопросам не может быть перераспределено с возложением на задержанного обязанности доказать наличие оснований для его освобождения (см. Постановление Европейского Суда по делу "Илийков против Болгарии" (Ilijkov v. Bulgaria) от 26 июля 2001 г., жалоба N 33977/96, § 85).

65. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский Суд отмечает, что заявитель содержался под стражей до и во время суда один год, восемь месяцев и 15 дней. В этот период суды рассматривали ходатайства заявителя об освобождении не менее 10 раз, всякий раз отказывая на основании тяжести обвинений и вероятности того, что он скроется, воспрепятствует производству по уголовному делу и окажет давление на свидетелей. Однако судебные решения ограничивались перечислением этих оснований, не указывая относимых и достаточных мотивов. Европейский Суд также отмечает, что по прошествии времени мотивировка судов не изменялась в отражение развития ситуации с целью проверки того, сохраняют ли значение эти основания на более поздней стадии разбирательства. Кроме того, начиная с 7 сентября 2001 г. в решениях о продлении срока содержания заявителя под стражей не указывался срок, что означало, что он должен содержаться под стражей до окончания судебного разбирательства.

66. Что касается довода властей Российской Федерации о том, что обстоятельства дела и личные особенности заявителя с очевидностью оправдывали его предварительное содержание под стражей, Европейский Суд не находит, что это само по себе освобождает суды от обязанности указывать мотивы, по которым они приходят к своим выводам, в частности, в решениях, принятых на позднейших стадиях. Он напоминает, что при наличии обстоятельств, которые могут требовать содержания под стражей, в функции Европейского Суда не входят их установление и замена собой национальных органов, которые принимали решение о заключении заявителя под стражу (см. Постановление Европейского Суда по делу "Панченко против Российской Федерации" <*> (Panchenko v. Russia) от 8 февраля 2005 г., жалоба N 45100/98, § 99 и 105; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Илийков против Болгарии", § 86).

---

<*> Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 9/2005.

67. Таким образом, Европейский Суд пришел к выводу, что власти не смогли указать относимых и достаточных причин, оправдывающих продление срока содержания заявителя под стражей до одного года восьми месяцев и 15 дней.

68. Соответственно, имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции.

II. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции

69. Заявитель жаловался на то, что негласная операция представляла собой незаконное вторжение в его жилище, и на то, что прослушивание и запись его разговора с В. являлись вмешательством в его право на уважение личной жизни. Он утверждал, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции, которая гласит:

"1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.

2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".

70. Власти Российской Федерации утверждали, что негласная операция, и в частности прослушивание и запись разговора заявителя с В., осуществлялись в соответствии с Федеральным законом "Об оперативно-розыскной деятельности". Они указывали, что это представляло собой "оперативный эксперимент", предусмотренный законом, а также выражали мнение о том, что для целей настоящего дела судебное разрешение не требовалось, поскольку в соответствии со статьей 8 указанного Закона оно было необходимо только при контроле почтовых отправлений, телеграфных и иных сообщений, которые в данной негласной операции не контролировались. Власти Российской Федерации также отрицали вторжение в жилище заявителя, поскольку "гостевой дом" не мог считаться его жилищем, и в любом случае он впустил В. добровольно. Они утверждали, что при таких обстоятельствах дела негласная операция была незаменимой, поскольку без прослушивания разговора заявителя с В. было бы невозможно проверить подозрение о совершении им тяжкого преступления. Они полагали, что меры, принятые по расследованию преступления, были соразмерны тяжести данного преступления.

71. Заявитель, напротив, утверждал, что негласная операция представляла собой незаконное и неоправданное вмешательство в его право на уважение личной жизни и жилища. Он полагал, что имело место незаконное вторжение в его жилище, и оспаривал довод властей Российской Федерации о том, что он не возражал против посещения В., поскольку его согласие не распространялось на вторжение агента милиции в его помещение. Заявитель также указывал, что запись разговора с В. нарушала тайну личной жизни и потому требовала предварительного судебного разрешения.

72. Европейский Суд отмечает, что сторонами не оспаривается, что меры, принятые органами внутренних дел в ходе негласной операции, представляли собой вмешательство в право заявителя на уважение его личной жизни, гарантированное пунктом 1 статьи 8 Конвенции (см. Постановление Европейского Суда по делу "Вуд против Соединенного Королевства" (Wood v. United Kingdom) от 16 ноября 2004 г., жалоба N 23414/02, § 29; Постановление Европейского Суда по делу "М.М. против Нидерландов" (M.M. v. Netherlands) от 8 апреля 2003 г., жалоба N 39339/98, § 36 - 42; и Постановление Европейского Суда по делу "А. против Франции" (A. v. France) от 23 ноября 1993 г., Series A, N 277-B). Основной вопрос заключается в том, было ли это вмешательство оправданным с точки зрения пункта 2 статьи 8 Конвенции, в частности было ли оно "предусмотрено законом" и "необходимым в демократическом обществе" для одной из целей, указанных в этом пункте.

73. В связи с этим Европейский Суд отмечает, что национальные власти выдвинули два довода в поддержку мнения о законности негласной операции. Суд первой инстанции установил, что "вторжение", или нарушение права заявителя на уважение личной жизни, отсутствовало в связи с отсутствием возражений против появления В. в помещении и с отсутствием "личного" назначения этих помещений. Прокуратура дополнительно утверждала, что негласная операция была законной, поскольку не охватывала деятельность, регулируемую специальными законодательными требованиями, и органы внутренних дел, таким образом, не вышли за пределы своего усмотрения.

74. Европейский Суд отмечает, что Федеральный закон "Об оперативно-розыскной деятельности", очевидно, предполагает защиту тайны личной жизни, требуя судебного разрешения на любые оперативно-розыскные мероприятия, которые могут ее нарушить. Закон определяет два вида защищаемых объектов: во-первых, неприкосновенность сообщений, передаваемых по почте и телеграфу, и во-вторых, неприкосновенность жилища. Что касается последней, органы власти, особенно Мещанский районный суд г. Москвы, утверждали, что прибытие В. в "гостевой дом" с согласия заявителя не представляло собой вмешательство в право заявителя на неприкосновенность жилища. Что касается вопроса о тайне сообщений, он обособленно рассматривался в решении прокурора об отклонении жалобы заявителя. По его мнению, разговор заявителя с В. не входил в сферу защиты, предусмотренной законом, поскольку не включал в себя использование почты или телеграфа. Тот же довод был выдвинут властями Российской Федерации, которые полагали, что требование о судебном разрешении не распространялось на использование радиопередатчика и что поэтому негласная операция не может считаться нарушением национального законодательства.

75. С учетом вышеизложенного очевидно, что национальные власти толковали Федеральный закон "Об оперативно-розыскной деятельности" как не требующий при обстоятельствах настоящего дела предварительного судебного разрешения, поскольку считалось, что дело не затрагивает "жилище" заявителя или использование почты или телеграфа в значении статьи 8 данного Закона. Эта мера считалась следственным действием, относящимся к усмотрению следственных органов.

76. Европейский Суд напоминает, что фраза "предусмотрено законом" не только требует соответствия национальному законодательству, но также затрагивает качество закона, требуя от него соответствия принципу верховенства права. В контексте негласного контроля со стороны публичных органов, в данном случае органов внутренних дел, законодательство страны должно предусматривать гарантии от произвольного вмешательства в права лица, гарантированные статьей 8 Конвенции. Кроме того, закон должен быть сформулирован в достаточно ясных выражениях, чтобы давать адекватное представление об обстоятельствах и условиях, при которых публичные органы вправе прибегнуть к таким негласным операциям (см. Постановление Европейского Суда по делу "Хан против Соединенного Королевства" (Khan v. United Kingdom), жалоба N 35394/97, § 26, ECHR 2000-V).

77. Европейский Суд также отмечает, что Федеральный закон "Об оперативно-розыскной деятельности" допускает так называемые оперативные эксперименты при расследовании тяжких преступлений. Хотя сам Закон не определял, какие меры могут представлять собой такие "эксперименты", национальные власти придерживались мнения о том, что российское законодательство не предусматривало порядка, регулирующего прослушивание или запись частных сообщений с помощью радиопередатчика. Власти Российской Федерации утверждали, что существующие нормы о прослушивании телефонных разговоров неприменимы к радиопередающим устройствам и не могут быть распространены на них по аналогии. Они, напротив, подчеркивали различия между ними, указывая, что судебное разрешение на использование радиопередающего устройства не требовалось, поскольку эта технология не относилась к сфере действующих норм. Таким образом, власти Российской Федерации полагали, что на использование в целях прослушивания технологии, не включенной в перечень статьи 8 Федерального закона "Об оперативно-розыскной деятельности", не распространяются формальные требования, установленные законом.

78. Европейский Суд последовательно указывал, что относительно прослушивания сообщений для целей полицейского расследования "закон должен быть сформулирован достаточно ясно, чтобы давать гражданам адекватное представление об обстоятельствах и условиях, при которых публичные органы вправе прибегнуть к этому тайному и потенциально опасному вмешательству в право на уважение личной жизни и корреспонденции" (см. Постановление Европейского Суда по делу "Мэлоун против Соединенного Королевства" (Malone v. United Kingdom) от 2 августа 1984 г., Series A, N 82, § 67). В частности, для соответствия требованию "качества закона" закон, наделяющий дискреционными полномочиями, должен указать пределы такого усмотрения, хотя подробные процедуры и условия, требующие соблюдения, не обязательно должны включаться в состав материального права. Степень точности, требуемая от "закона", в связи с этим зависит от конкретного объекта. Поскольку практическая реализация мер негласного контроля сообщений не подлежит контролю заинтересованных лиц или общества в целом, предоставление органам исполнительной власти или суду правовой дискреции, выражающейся в неограниченных полномочиях, противоречило бы верховенству права. Следовательно, закон должен с достаточной ясностью указывать объем такой дискреции, передаваемой компетентным органам, и способ ее использования, чтобы обеспечить лицу адекватную защиту от произвольного вмешательства (см., в частности, Постановление Европейского Суда по делу "Ювиг против Франции" (Huvig v. France) от 24 апреля 1990 г., Series A, N 176-B, § 29 и 32; Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Аманн против Швейцарии" (Amann v. Switzerland), жалоба N 27798/95, § 56, ECHR 2000-II; и Постановление Европейского Суда по делу "Валенсуэла Контрерас против Испании" (Valenzuela Contreras v. Spain) от 30 июля 1998 г., § 46, Reports of Judgments and Decisions 1998-V).

79. По мнению Европейского Суда, эти принципы в равной степени применимы к использованию радиопередающего устройства, которое с учетом природы и степени вмешательства фактически идентично прослушиванию телефонных разговоров.

80. В настоящем деле заявитель пользовался весьма незначительными гарантиями, если они вообще имелись, в процедуре организации и реализации прослушивания его разговора с В. Так, правовая дискреция властей при организации прослушивания не была ограничена никакими условиями, объем и способ его исполнения не были определены; иные конкретные гарантии отсутствовали. С учетом отсутствия конкретных норм, обеспечивающих гарантии, Европейский Суд не убежден, что, как утверждали власти Российской Федерации, возможность возбуждения заявителем судебного разбирательства с целью признания "оперативного эксперимента" незаконным и исключения его результатов в качестве незаконно полученных доказательств отвечала вышеизложенным требованиям.

81. Отсюда следует, что в отсутствие конкретных и подробных правил использование этой техники контроля в качестве части "оперативного эксперимента" не сопровождалось адекватными гарантиями против различных возможных злоупотреблений. Соответственно, ее использование допускало произвол и было несовместимо с требованием законности.

82. Европейский Суд пришел к выводу, что вмешательство в право заявителя на уважение его личной жизни не было "предусмотрено законом", как того требует пункт 2 статьи 8 Конвенции. С учетом этого вывода Европейскому Суду не требуется определять, было ли вмешательство "необходимо в демократическом обществе" для одной из целей, перечисленных в пункте 2 статьи 8 Конвенции. Не является необходимым и установление того, представляла ли собой негласная операция вмешательство в право заявителя на уважение его жилища.

83. Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции.

III. Предполагаемое нарушение статьи 6 Конвенции

84. Заявитель жаловался на то, что органы внутренних дел вынудили его с помощью обмана свидетельствовать против себя в разговоре с В. и что суд принял запись этого разговора в качестве доказательства при рассмотрении дела. Он указывал на нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции, которая в части, применимой к настоящему делу, гласит:

"Каждый... при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое... разбирательство дела... судом..."

85. Власти Российской Федерации утверждали, что уголовное дело заявителя рассматривалось законно и с надлежащим уважением прав обвиняемого. Они указывали, что заявитель был осужден на основе многочисленных доказательств, только часть которых была получена за счет негласной операции. Доказательства, которые учитывали суды, включали в себя показания более чем 40 свидетелей, экспертные заключения и многочисленные вещественные доказательства и документы, которые обеспечивали обширную и последовательную основу для признания виновности. Власти Российской Федерации указывали, что заявитель не был лишен права оспорить в состязательной процедуре доказательства, полученные при негласной операции, и что он воспользовался такой возможностью.

86. Власти Российской Федерации также утверждали, что сбор и использование доказательств против заявителя не влекли за собой нарушение его права хранить молчание или подавление или пренебрежение его волей. Они указывали, что в момент осуществления записи заявитель не находился под стражей и не знал о расследовании. В своем разговоре с В. он действовал свободно и на равных со своим собеседником, положение которого не позволяло ему оказывать на него давление. Власти Российской Федерации заявляли, что полученные во время негласной операции доказательства были вполне достоверны и отсутствовали основания для исключения записи или иных связанных с ней доказательств. В связи с этим они отмечали, что настоящее дело следует отличать от дела "Аллан против Соединенного Королевства" (Allan v. United Kingdom) (см. Постановление Европейского Суда, жалоба N 48539/99, ECHR 2002-IX), в котором негласная операция осуществлялась в изоляторе в период, когда заявитель был особенно уязвим, и Европейский Суд охарактеризовал это обстоятельство как "подавляющее".

87. Заявитель, напротив, утверждал, что был осужден на основе незаконно полученных доказательств в нарушение его права хранить молчание и права не свидетельствовать против самого себя. Он указывал, что его разговор с В. фактически представлял собой скрытый допрос, не сопровождавшийся какими-либо процессуальными гарантиями. Наконец, он отрицал, что запись его разговора имела какое-либо доказательное значение, и утверждал, что она не должна была допускаться в качестве доказательства на суде.

A. Общие принципы, установленные прецедентной практикой Европейского Суда

88. Европейский Суд напоминает, что в соответствии со статьей 19 Конвенции его единственная задача заключается в наблюдении за исполнением обязательств, принятых Договаривающимися Сторонами согласно Конвенции. В частности, к его компетенции не относится рассмотрение жалоб на правовые или фактические ошибки, совершенные судами страны, за исключением случаев, когда, по его мнению, такие ошибки могли составлять возможное нарушение каких-либо прав и свобод, предусмотренных Конвенцией. В то время как статья 6 Конвенции гарантирует право на справедливое судебное разбирательство, она не устанавливает каких-либо правил допустимости доказательств, которые относятся, прежде всего, к предмету регулирования национального законодательства (см. Постановление Европейского Суда по делу "Шенк против Швейцарии" (Schenk v. Switzerland) от 12 июля 1988 г., Series A, N 140, § 45; Постановление Европейского Суда от 9 июня 1998 г. по делу "Тейшейра де Кастро против Португалии" (Teixeira de Castro v. Portugal), Reports 1998-IV, § 34; и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Яллох против Германии" (Jalloh v. Germany), жалоба N 54810/00, § 94 - 96, ECHR 2006-IX).

89. Таким образом, к функции Европейского Суда в принципе не относится рассмотрение вопроса о том, могут ли быть допустимыми конкретные виды доказательств, например доказательства, с точки зрения национального законодательства полученные незаконно, или виновен ли в действительности заявитель. Вопрос, требующий ответа, заключается в справедливости разбирательства в целом, включая способ получения доказательств. Это включает в себя исследование указанной "незаконности" и, если нарушено другое конвенционное право, природы установленного нарушения (см., в частности, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Хан против Соединенного Королевства", § 34; Постановление Европейского Суда по делу "P.G. и J.H. против Соединенного Королевства" (P.G. and J.H. v. United Kingdom), жалоба N 44787/98, § 76, ECHR 2001-IX; Постановление Европейского Суда по делу "Геглас против Чехии" (Heglas v. Czech Republic) от 1 марта 2007 г., жалоба N 5935/02, § 89 - 92; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аллан против Соединенного Королевства", § 42).

90. При определении того, было ли разбирательство в целом справедливым, следует учитывать, соблюдались ли права защиты. Необходимо, в частности, установить, имел ли заявитель возможность оспорить аутентичность доказательства и его использование. Кроме того, нужно учесть качество доказательств, в том числе, могли ли обстоятельства, при которых они были получены, поставить под сомнение их достоверность или точность. Хотя проблема справедливости не обязательно возникает, если полученное доказательство не подтверждено другими материалами, следует отметить, что, если доказательство весьма убедительно и отсутствует риск его недостоверности, необходимость в его подкреплении другим доказательством соответственно уменьшается (см., в частности, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Хан против Соединенного Королевства", § 35 и 37; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аллан против Соединенного Королевства", § 43).

91. Что касается исследования природы установленного нарушения Конвенции, Европейский Суд отмечает, что, например, в упоминавшемся выше Постановлении по делу "Хан против Соединенного Королевства" (§ 25 - 28) и упоминавшемся выше Постановлении по делу "P.G. и J.H. против Соединенного Королевства" (§ 37 - 38) он пришел к выводу о том, что использование скрытых прослушивающих устройств нарушало статью 8 Конвенции, поскольку применение таких средств не имело правовой основы в национальном законодательстве и вмешательства в право этих заявителей на уважение их личной жизни не были "предусмотрены законом". Тем не менее принятие в качестве доказательств полученной информации при обстоятельствах этих дел не противоречило требованиям справедливости, гарантированной пунктом 1 статьи 6 Конвенции.

92. Что касается права не свидетельствовать против себя или права хранить молчание, Европейский Суд напоминает, что эти общепризнанные международные стандарты составляют основу справедливого судебного разбирательства. Их цель заключается в обеспечении обвиняемому защиты от ненадлежащего принуждения со стороны властей и, таким образом, в исключении злоупотреблений правосудием и утверждении целей статьи 6 Конвенции (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Джон Мюррей против Соединенного Королевства" (John Murray v. United Kingdom) от 8 февраля 1996 г., § 45, Reports 1996-I). Право не свидетельствовать против себя обеспечивает, прежде всего, уважение к намерению обвиняемого хранить молчание и предполагает, что обвинение по уголовному делу должно представить доказательства против обвиняемого, не прибегая к доказательствам, полученным методами принуждения или подавления вопреки воле обвиняемого (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Саундерс против Соединенного Королевства" (Saunders v. United Kingdom) от 17 декабря 1996 г., § 68 - 69, Reports 1996-VI; упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аллан против Соединенного Королевства", § 44; упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Яллох против Германии", § 94 - 117; и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "О'Халлоран и Фрэнсис против Соединенного Королевства" (O'Halloran and Francis v. United Kingdom), жалобы N 15809/02 и 25624/02, § 53 - 63, ECHR 2007). При рассмотрении вопроса о том, затронула ли процедура существо привилегии не свидетельствовать против самого себя, Европейский Суд должен исследовать природу и степень принуждения, наличие соответствующих гарантий в процедуре и характер использования материала, полученного таким образом (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Хини и МакГиннесс против Ирландии" (Heaney and McGuinness v. Ireland), жалоба N 34720/97, § 54 - 55, ECHR 2000-XII; и Постановление Европейского Суда по делу "J.B. против Швейцарии" (J.B. v. Switzerland), жалоба N 31827/96, ECHR 2001-III).

93. Общие требования справедливости, содержащиеся в статье 6 Конвенции, распространяются на любые уголовные процедуры независимо от особенностей конкретного преступления. Публичный интерес не может оправдывать меры, затрагивающие существо прав заявителя на защиту, включая право не свидетельствовать против самого себя, гарантированное статьей 6 Конвенции (см., mutatis mutandis, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Хини и МакГиннесс против Ирландии", § 57 - 58).

B. Применение указанных принципов в настоящем деле

94. Европейский Суд отмечает, что, оспаривая в суде использование материала, полученного при "оперативном эксперименте", заявитель выдвинул два довода. Во-первых, он утверждал, что доказательства, полученные при негласной операции, прежде всего запись разговора с В., были недостоверными и допускали иное толкование, не совпадающее с мнением судов страны. Во-вторых, он указывал, что использование таких доказательств противоречило праву не свидетельствовать против самого себя и праву хранить молчание.

95. Что касается первого довода, Европейский Суд напоминает, что, если оспаривается достоверность доказательства, наличие справедливых процедур проверки допустимости доказательства приобретает еще более важное значение (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Аллан против Соединенного Королевства", § 47). В настоящем деле заявитель имел возможность оспорить негласную операцию и все полученные в ее результате доказательства в рамках состязательной процедуры суда первой инстанции и при обжаловании приговора. Основания для оспаривания заключались в предполагаемой незаконности и обмане при получении доказательства и предполагаемом неправильном толковании разговора, записанного на пленку. Все эти доводы были заслушаны судами и отклонены мотивированными решениями. Европейский Суд отмечает, что заявитель не обжаловал процедуру, в рамках которой суды пришли к своим выводам относительно допустимости доказательств.

96. Европейский Суд также отмечает, что оспариваемая запись и вещественные доказательства, полученные при негласной операции, не были единственными доказательствами, на которые опирался национальный суд в качестве основания для осуждения заявителя. Фактически ключевым доказательством для обвинения было первоначальное заявление В., который сообщил в ФСБ, что заявитель поручил ему убийство С. и передал пистолет (см. выше, § 10). Это заявление, послужившее основанием для расследования, было сделано В. до проведения негласной операции и независимо от нее в качестве частного лица, а не милицейского информатора. Кроме того, он неоднократно подтверждал свои показания при последующих допросах и на очной ставке между ним и заявителем на стадии предварительного следствия.

97. Хотя В. действительно не подвергался перекрестному допросу в суде, власти не несут ответственность за невозможность этого, поскольку приняли все необходимые меры для установления его места нахождения и обеспечения его явки в суд, включая обращение за содействием к Интерполу. Суд тщательно исследовал обстоятельства отказа В. от его показаний и пришел к мотивированному выводу о том, что этот отказ не заслуживает доверия. Кроме того, заявитель имел возможность допросить В. по существу его показаний во время очной ставки 10 октября 2000 г. Определенное значение следует придать и тому факту, что адвокат заявителя дал согласие на оглашение в открытом заседании показаний В., данных на предварительном следствии. Наконец, показания В. подтверждались другими доказательствами, в частности многочисленными показаниями свидетелей, подтверждавших конфликт интересов между заявителем и С.

98. С учетом вышеизложенного Европейский Суд признает, что доказательства, полученные в ходе негласной операции, не были единственным основанием для осуждения заявителя и подкреплялись другими убедительными доказательствами. Довод о том, что права заявителя на защиту в отношении полученных доказательств не соблюдались надлежащим образом, или о том, что их оценка судами страны была произвольной, ничем не подтверждается.

99. Европейскому Суду следует также установить, составляли ли негласная операция и полученные в результате ее проведения доказательства нарушение права заявителя не свидетельствовать против самого себя и хранить молчание. Заявитель утверждал, что органы внутренних дел вышли за пределы допустимого поведения, негласно записав его разговор с В., который действовал по ее указаниям. Он указывал, что его осуждение было основано на обмане и ухищрениях, не совместимых с понятием справедливого судебного разбирательства.

100. Европейский Суд ранее исследовал аналогичные утверждения в своем упоминавшемся выше Постановлении по делу "Геглас против Чехии". В указанном деле заявитель признал свое участие в ограблении в разговоре с лицом, которому полиция передала прослушивающее устройство, спрятанное под одеждой. Европейский Суд отклонил жалобу заявителя в статье 6 Конвенции в отношении использования записи, указав, что он пользовался преимуществами состязательного разбирательства, что его осуждение было основано не только на оспариваемой записи и что эта мера была направлена на раскрытие тяжкого преступления и, таким образом, отвечала существенному публичному интересу. До осуществления записи заявитель не был официально допрошен или обвинен в совершении преступления.

101. Обстоятельства негласной операции, проведенной в деле "Геглас против Чехии", существенно отличались от соответствующих обстоятельств упоминавшегося выше дела "Аллан против Соединенного Королевства", в котором было установлено нарушение статьи 6 Конвенции. В последнем деле заявитель содержался в предварительном заключении и отказывался давать показания на допросах. Однако полиция поручила сокамернику заявителя воспользоваться уязвимым и восприимчивым состоянием заявителя после длительных периодов допросов. Европейский Суд, исходя из сочетания этих факторов, пришел к выводу, что поведение властей представляло собой принуждение и подавление, и установил, что информация была получена вопреки воле заявителя.

102. Европейский Суд отмечает, что в настоящем деле заявитель в отсутствие какого-либо давления принял В. в своем "гостевом доме", беседовал с ним и делал конкретные замечания по вопросам, затронутым В. В отличие от заявителя по упоминавшемуся выше делу "Аллан против Соединенного Королевства" он не содержался под стражей, но находился на свободе в своем помещении, в котором присутствовали охрана и другой персонал. Природа его отношений с В. - подчиненное положение последнего по отношению к заявителю - не предписывала ему какой-либо особой формы поведения. Иными словами, заявитель мог по собственной воле встретиться с В. и беседовать с ним или отказаться сделать это. Как представляется, он проявлял готовность продолжать разговор, начатый В., поскольку тема представляла для него личный интерес. Таким образом, Европейский Суд не убежден, что получение доказательств было опорочено элементом принуждения или подавления, которые в упоминавшемся выше деле "Аллан против Соединенного Королевства" Европейский Суд расценил как нарушающие право заявителя хранить молчание.

103. Европейский Суд также придает значение тому факту, что, оценивая факты, национальные суды прямо не опирались на запись разговора заявителя с В. или ее изложение и не стремились толковать конкретные заявления, сделанные заявителем во время разговора. Вместо этого они исследовали экспертное заключение, представленное в связи с разговором, с целью оценки отношений заявителя с В. и его манеры вести диалог. Кроме того, в суде запись не рассматривалась как признание или доказательство осведомленности, которое могло быть положено в основу признания виновности; она играла ограниченную роль в сложной системе доказательств, которые подверглись оценке суда.

104. Исследовав гарантии, сопровождавшие оценку допустимости и достоверности указанных доказательств, природу и степень предполагаемого принуждения и характер использования материала, полученного при негласной операции, Европейский Суд пришел к выводу, что в целом разбирательство по делу заявителя не противоречило требованиям справедливого судебного разбирательства.

105. Соответственно, по делу требования пункта 1 статьи 6 Конвенции нарушены не были.

IV. Применение статьи 41 Конвенции

106. Статья 41 Конвенции гласит:

"Если Европейский Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

107. Заявитель потребовал присудить ему компенсацию материального ущерба и морального вреда, которые он претерпел вследствие предполагаемых нарушений Конвенции.

108. Что касается материального ущерба, заявитель потребовал присудить ему 4 059 061,80 рублей (119 089,25 евро), которые составляли потерю дохода за период предварительного заключения. Что касается морального вреда, заявитель утверждал, что претерпел эмоциональные страдания и ухудшение уровня жизни, и потребовал в связи с этим присудить ему компенсацию, размер которой он оставил на усмотрение Европейского Суда.

109. Власти Российской Федерации отвергали эти требования как явно необоснованные. Они полагали, что сам факт установления нарушения Конвенции Европейским Судом представлял бы собой в настоящем деле достаточную справедливую компенсацию.

110. Европейский Суд отмечает, что требование заявителя о компенсации материального ущерба связано с его жалобой на предварительное содержание под стражей, в отношении которого установлено нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции (см. выше, § 68). Он напоминает, что между ущербом, который требует компенсировать заявитель, и нарушением Конвенции должна быть очевидная причинно-следственная связь (см. Постановление Европейского Суда по делу "Барвера, Мессеге и Хавардо против Испании" (Barbera, Messeguu and Jabardo v. Spain) от 13 июня 1994 г. (справедливая компенсация), Series A, N 285-C, § 16 - 20; см. также Постановление Европейского Суда по делу "Берктай против Турции" (Berktay v. Turkey) от 1 марта 2001 г., жалоба N 22493/93, § 215). Европейский Суд не усматривает причинно-следственной связи между неспособностью властей указать относимые и достаточные причины длительного содержания заявителя под стражей и утратой дохода, на которую он ссылался (см. Постановление Европейского Суда по делу "Дзелили против Германии" (Dzelili v. Germany) от 10 ноября 2005 г., жалоба N 65745/01, § 107 - 113).

111. Вместе с тем Европейский Суд счел, что заявитель претерпел моральный вред, который не может быть полностью компенсирован самим фактом установления нарушения Конвенции. Учитывая обстоятельства дела и исходя из принципа справедливости, Европейский Суд присуждает заявителю 1 000 евро в счет этой части требований.

B. Судебные расходы и издержки

112. При разбирательстве дела в Палате заявитель просил присудить ему 93 246,25 евро в качестве компенсации судебных расходов и издержек. В связи с его представительством в национальных судах заявитель выплатил эквивалент 60 691,61 евро Г. Падве, своему адвокату по уголовному делу. Он представил полный комплект документов, свидетельствующих об уплате им этой суммы адвокатскому бюро Г. Падвы. При разбирательстве дела в Европейском Суде заявитель также был представлен Д. Крауссом и Й.-К. Пастилле, которым он выплатил в совокупности 69 839,64 евро (32 554,64 евро при разбирательстве дела в Палате и 37 285 евро при разбирательстве дела в Большой Палате). В отношении данных услуг он представил счет на 25 583,70 долларов США, в котором указывалось количество часов и часовые ставки, принятые за основу, а также различные расходы. Два других счета - от Й.-К. Пастилле на 5 000 евро и от юридической фирмы "Русановс, Роде, Бусс" (Rusanovs, Rode, Buss) на 7 500 евро - не содержали никаких подробностей. После слушания дела Большой Палатой заявитель дополнил требования и представил счет на 37 285 евро, в том числе 30 600 евро адвокатских гонораров с указанием количества часов, затраченных каждым адвокатом и консультантом, и 6 685 евро в счет транспортных расходов.

113. Власти Российской Федерации утверждали, что эти расходы не были необходимыми и разумными в размере. Они полагали, что число адвокатов, участвовавших в деле, не оправдывалось обстоятельствами или сложностью дела. В своих замечаниях по поводу конкретных сумм они указывали, что счет Г. Падвы не содержал перечня услуг, оказанных заявителю в рамках договора об оказании юридических услуг. Они также оспаривали часовые ставки, указанные Д. Крауссом, Й.-К. Пастилле и их помощниками, утверждая, что они не были разумными и превышали средние ставки адвокатских гонораров. Они также поставили под сомнение счета на 5 000 евро и на 7 500 евро, утверждая, что в отсутствие перечня услуг в подробной разбивке или финансовых документов не имеется доказательств того, что эти расходы действительно были понесены. Власти Российской Федерации полагали, что в этой части требований была бы достаточной компенсация в 3 000 евро.

114. Согласно прецедентной практике Европейского Суда заявитель имеет право на возмещение расходов и издержек только в части, в которой они были действительно понесены, являлись необходимыми и разумными в размере. Кроме того, судебные расходы могут быть компенсированы лишь в той части, в какой они связаны с установленным нарушением Конвенции (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "I.J.L. и другие против Соединенного Королевства" (I.J.L. and Others v. United Kingdom) от 25 сентября 2001 г. (справедливая компенсация), жалобы N 29522/95, 30056/96 и 30574/96, § 18). В настоящем деле Европейский Суд находит требуемую сумму чрезмерной с учетом того, что ряд жалоб заявителя был признан неприемлемыми или нарушение Конвенции по ним установлено не было (см. Решение Европейского Суда по делу "Быков против Российской Федерации" (Bykov v. Russia) от 7 сентября 2006 г., жалоба N 4378/02, и выше, § 105). Кроме того, доводы заявителя не содержат информации о конкретных услугах, оказанных в связи с этими счетами. Таким образом, Европейский Суд полагает необходимым значительно снизить размер компенсируемых расходов в обоих случаях. Учитывая все соответствующие факторы, Европейский Суд считает разумным присудить 25 000 евро в качестве компенсации судебных расходов и издержек, а также сумму любых налогов, которые могут быть начислены на указанную сумму.

C. Процентная ставка при просрочке платежей

115. Европейский Суд счел, что процентная ставка при просрочке платежей должна быть установлена в размере предельной годовой процентной ставки по займам Европейского центрального банка плюс три процента.

На основании изложенного Суд:

1) единогласно постановил: что имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции;

2) единогласно постановил: что имело место нарушение статьи 8 Конвенции;

3) постановил одиннадцатью голосами против шести, что нарушение статьи 6 Конвенции места не имело;

4) постановил:

(a) (i) двенадцатью голосами против пяти, что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев выплатить заявителю 1 000 (одну тысячу) евро в качестве компенсации морального вреда, подлежащие переводу в рубли по курсу на день выплаты, а также сумму любых налогов, которые могут быть начислены на присужденную сумму;

(ii) единогласно, что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев выплатить заявителю 25 000 (двадцать пять тысяч) евро в качестве компенсации судебных расходов и издержек, подлежащие переводу в рубли по курсу на день выплаты, а также сумму любых налогов, которые могут быть начислены на присужденную сумму;

(b) единогласно, что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента;

5) отклонил остальные требования заявителя о справедливой компенсации.

Совершено на английском и французском языках и оглашено на открытом слушании во Дворце прав человека в г. Страсбурге 10 марта 2009 г.

Председатель Палаты Суда
Ж.-П.КОСТА

Заместитель Секретаря-Канцлера Суда
М.О'БОЙЛ

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда к настоящему Постановлению прилагаются следующие особые мнения:

(a) совпадающее с мнением большинства мнение судьи И. Кабрала Баррето;

(b) совпадающее с мнением большинства мнение судьи А. Ковлера;

(c) частично особое мнение судьи Ж.-П. Коста;

(d) частично особое мнение судьи Д. Шпильманна, к которому присоединились судьи Х.Л. Розакис, Ф. Тюлькенс, Й. Касадеваль и Л. Мийович.

Ж.-П.К.
М.О'Б.